Отчего всякая смертная казнь оскорбляет нас больше, чем убийство? Это объясняется хладнокровностью судьи, мучительным приготовлением, сознанием, что здесь человек употребляется как средство, чтобы устрашить других.
Люди не стыдятся думать что-нибудь грязное, но стыдятся, когда предполагают, что им приписывают эти грязные мысли.
Большинство людей слишком заняты сами собой, чтобы быть злобными.
Мы хвалим или порицаем, смотря по тому, дает ли нам то или другое большую возможность обнаружить блеск нашего ума.
Существует право, по которому мы можем отнять у человека жизнь, но нет права, по которому мы могли бы отнять у него смерть; это только жестокость.
Так называемые парадоксы автора, шокирующие читателя, находятся часто не в книге автора, а в голове читателя.
Иногда, чтобы убедить в чем-либо одарённых людей, нужно только изложить утверждение в виде чудовищного парадокса.
Мужественных людей можно склонить к какому-либо действию, изображая его более опасным, чем оно есть.
Люди, которые дарят нам свое полное доверие, думают, что тем самым они приобретают право на наше доверие. Но это ложное заключение: подарками не приобретаешь прав.
Кто не умеет сохранять во льду свои мысли, тот не должен предаваться горячке спора.
Нападают не только для того, чтобы причинить кому-то боль или победить, но, быть может, и для того только, чтобы ощутить свою силу.
Самый неприятный для обеих сторон способ отвечать на полемику — это сердиться и молчать: ибо нападающий объясняет себе обыкновенно молчание как признак презрения.
Мало найдётся людей, которые, затрудняясь в материале для беседы не выдали бы секретных дел своих друзей.
Гораздо приятнее обижать и потом просить прощения, чем быть обиженным и даровать прощение. Тот, кто делает первое, дает знак своего могущества, а позднее доброты своего характера. Обиженный, если он не хочет прослыть негуманным, должен простить; благодаря этой вынужденности наслаждение унижением обидчика невелико.
Кто всегда прислушивается к тому, как его оценивают, будет всегда огорчаться. Ведь даже самые близкие нам люди оценивают нас ложно. Даже хорошие друзья иногда проявляют свое неудовольствие в неодобрительном суждении; и разве они были-бы нашими друзьями, если бы они точно знали нас? Суждения равнодушных сильно огорчают нас, потому что они звучат так непредвзято, почти объективно. А если мы ещё замечаем, что кто-то враждебный нам знает какую-либо тайную черту так же хорошо, как мы сами, как велика тогда наша досада!
Один хочет быть интересным своими суждениями, другой — своими симпатиями и антипатиями, третий — своим одиночеством, четвертый — своими знакомыми — и все ошибаются в расчетах. Ибо тот, перед кем разыгрывается зрелище, мнит при этом, что он сам есть единственное достойное внимания зрелище.
Против мужской болезни самопрезрения вернее всего помогает любовь умной женщины.
Некоторые мужчины вздыхали о похищении своих жён, большинство-же о том, что никто не хотел их похитить у них.
Женщины свободно могут заключать дружбу с мужчиной; но чтобы сохранить её, для этого потребна небольшая доля физической антипатии.
Если бы супруги не жили вместе, хорошие браки встречались бы чаще.
Убеждения есть более опасные враги истины, чем ложь.
Гораздо чаще кажется сильным характером человек, следующий всегда своему темпераменту, чем своим принципам.
Многие упорны в отношении единожды избранного пути, немногие — в отношении цели.
Сорадость, а не сострадание создает друга.
Говорят об «удовольствии от самого дела»; но в действительности это есть удовольствие от самого себя с помощью дела.
Кто живет борьбою с врагом, тот заинтересован в том, чтобы враг сохранил жизнь.
Всё необъяснимое и тёмное кажется важнее объяснённого и светлого.
Талант иного человека кажется меньшим, чем он есть, потому, что он ставит себе всегда слишком большие задачи.
Кто плохо видит, видит всегда меньше других, кто плохо слышит — слышит всегда кое-что лишнее.
Человек более чувствителен к презрению со стороны других людей, чем к презрению со стороны самого себя.
Человек забывает свою вину, когда исповедуется в ней другому, но этот последний обыкновенно не забывает её.
Пламя не так светит самому себе, как другим, кому оно светит; точно так же и мудрец.
Первое мнение, которое приходит к нам в голову, когда внезапно предложат вопрос о чём-либо, есть обыкновенно не наше собственное мнение, а лишь ходячее мнение, принадлежащее нашей касте, положению, происхождению; собственные мнения редко плавают на поверхности.
